Обещала Лин дармовой инет и кофе. Однако та трубку положила плохо. или фики кому-нить свои по телефону читает. "Воспоминания", например. Их часа три читать можно
То ли ты меня боишься, то ли так сильно ненавидишь.
Есть за что.
Молчу.
Я просто позвонила узнать, существует ли еще твой голос в этой реальности.
Я просто хотела это услышать.
Твое тело реагирует на меня, и я это знаю, и ты это знаешь, и мы не можем себе этого позволить.
Ты до сих пор не разрешаешь.
Я помню, помню, не беспокойся.
Идти до тебя недалеко, всего лишь пересечь двор, и я знаю, что, если я позвоню посреди ночи тебе в дверь, ты откроешь.
Мне кажется, что ты откроешь, даже если я тихо поскребусь.
Поймешь.
Вот только хочешь ли ты?
Нам было несладко.
Вернее, тебе?
Жаль, что я в тебя тогда не влюбилась.
Я тебя не видела уже тысячу лет. И один год.
Но я видела тебя вчера. Мельком.
Странно не видеть целый год человека, чьи окна напротив твоих зажигаются каждый вечер, а потом случайно встретить его на одной из самых дальних улиц твоего района.
Сейчас в твоем окне горит ночник.
Тусклый лиловый свет.
Так просто - смотреть в окно на лиловый свет наротив.
Я и не знала, что про тебя забыла.
Я помню, что так было лучше.
Это были твои слова.
Не стоило пить мартини сегодня.
Не стоило вливать в себя эту сладковатую гадость.
Я просто хотела, что бы что-то горячее текло по венам.
Я не отвечаю, я просто продолжаю смотреть в окно. Там, за холодным стеклом, дождь прибивает пыль к дороге, смывает ее с деревьев, с деревянного забора, со ступеней лестницы, ведущей к дому. Первый дождь за все лето.
Уже конец июля. Скоро мне будет 25. Я думал, что мне никогда не исполнится 25, я действительно раньше так думал, и принимал это, и пытался успеть.
Так же я думал, что за эти два жарких месяца солнце сожжет все вокруг, и останется только голая, жесткая, сухая земля цвета пепла.
Однако, мне почти 25, трава все еще покрывает лужайку возле дома, и я еще ничего не успел.
Мой ответ на самом деле не нужен. Мне все равно принесли кофе с корицей. Просто со мной привыкли разговаривать, не смотря на то, что я никак не реагирую. Я понимаю. Не все могут молчать, как я, и слушать тишину.
Честно говоря, я плохо помню, как звучит мой голос.
Я не совсем уверен, что и другие его помнят.
Молчать – гораздо лучше, чем говорить, тем более, что молчание бывает разным. Когда я говорил, меня никто не слушал, теперь же все только и делают, что присматриваются ко мне, что бы получить мой ответ хотя бы в знаках или мимике. Меня не слышат, зато слушают. Мое молчание позволяет им услышать от меня то, что они хотели бы от меня услышать. Мне не нужно суетиться или размышлять над тем, что сказать и как сказать. Я могу просто принимать все, что они мне говорят. Я очень хороший собеседник.
Дождь стал сильнее, забарабанил по стеклу, смыл пейзаж за окном, превратив его в разноцветное абстрактное пятно. Я думаю, что в этом мире незачем говорить, потому что все вокруг и так слишком много болтают. Еще я думаю, что не хочу, что бы мне исполнялось 25 – просто так. Просто потому что я искренне верил, что этого никогда не случится.
Я знаю, что должен был умереть. И все ждали, что я умру. И я уже был готов это сделать.
Молчание – хороший способ существования. Потому что я не ждал, что мне исполнится 25, и поэтому мне абсолютно нечего сказать миру. Да я и не смогу – мне сожгло голосовые связки. После авады я остался жив, а мой голос – нет. Он умер за меня.
Я – нем, я – тишина, и ему это нравится. Он любит во мне мою тишину.
Он – это Малфой. Малфою нравится, что я не кричу, когда кончаю. Говорит, что от этого мои невысказанные эмоции захлестывают его с головой. От этого он стонет за нас двоих.
Малфой – сплошная звуковая волна. Крики преследуют его почти постоянно, голоса звучат в его голове даже по ночам. Крики его жертв сделали его самого жертвой. Я – его тишина. Он любит меня за то, что я никогда не буду кричать из-за него, что ему не нужно затыкать мне рот. Ему нравится, что я не протестую, когда он меня целует и так далее – я никогда не назову его извращенцем, даже если в самом деле так думаю. Ему нравится, что я никогда не скажу ему, что не люблю его. И еще ему нравится, что я никогда не спрошу у него о его прошлом, и почему он сейчас поступает так, а не иначе. И почему он убил отца.
Он нервный. С ним сложно разговаривать – срывается.
Одно время я все же пытался говорить. Это было в самом начале. Помню, как открывал рот, словно рыба, вытащенная из воды, и не мог закричать от ужаса. А было от чего закричать – от страха, что я все еще жив, и что не знаю, как жить дальше. Отсутствие голоса лишило меня права кричать от страха – и, что бы не сойти с ума, я научился с ним бороться.
И я узнал, кто я теперь.
Дождь постепенно прекращается. В траве, там, где она еще осталась, блестит вода. На месте, где дорога начинает подниматься вверх по склону холма, огромная лужа, в которой отражается небо и летящая по нему ворона. Земля потемнела и разбухла. Скоро она позеленеет от выбравшейся наружу травы, всяких там лопухов и полевых цветов. Для них никогда не бывает слишком поздно. Малфой прижимается ко мне со спины, обнимая меня и утыкаясь носом в шею. Я рад, что я не могу ничего сказать и испортить момент.
Letaro вернулась насовсем. Даже инет дома обратно подключили. Единственное, что не вернули, так это асю. Ну ничего. переживем, тем паче, что аська - зло.