Собираю взгляды мимо проходящих людей, раскладываю по карманам и перебираю.
Так легче. Так уверенней.
Хочется вернуться туда, откуда все начиналось, замкнутый круг манит даже после того, как ты покинул его пределы, хочется верить, доверять, плакать и хранить секреты.
Жизнь пренеприятная штука, но сделать её прекрасной очень нетрудно. Для этого недостаточно выиграть 200 000, получить Белого Орла, жениться на хорошенькой, прослыть благонамеренным - все эти блага тленны и поддаются привычке. Для того, чтобы ощущать в себе счастье без перерыва, даже в минуты скорби и печали, нужно: а) уметь довольствоваться настоящим и б) радоваться сознанию, что "могло бы быть и хуже". А это нетрудно.
Когда у тебя в кормане загораются спички, то радуйся и благодари небо, что у тебя в кармане не пороховой погреб.
Когда к тебе на дачу приезжают бедные родственники, то не бледней, а торжественно восклицай: "Хорошо, что это не городовые!"
Когда в твой палец попадает заноза, радуйся: "Хорошо, что не в глаз!"
Если твоя жена или свояченница играет гаммы, то не выходи из себя, а не находи себе место от радости, что ты слушаешь игру, а не вой шакалов или кошачий концерт.
Радуйся, что ты не лошадь конножелезки, не коховская "запятая", не трихина, не свинья, не осёл, не медведь, которого водят цыгане, не клоп... Радуйся, что ты не хромой, не слепой, не глухой, не немой, не холерный... Радуйся, что в данную минуту ты не сидишь на скамье подсудимых, не видишь перед собой кредитора и не беседуешь о гонораре с Турбой.
Если ты живёшь в не столь отдалённых местах, то разве нельзя быть счастливым от мысли, что тебя не угораздило попасть в столь отдалённые?
Если у тебя болит один зуб, то ликуй, что у тебя болят не все зубы.
Радуйся, что ты имеешь возможность не читать "Гражданина", не сидеть на ассенизационной бочке, не быть женатым сразу на трёх..
Когда ведут тебя в участок, то прыгай от восторга, что тебя ведут не в геенну огненную.
Если тебя секут берёзой, то дрыгай ногами и восклицай: "Как я счастлив, что меня секут не крапивой!"
Если жена тебе изменила, то радуйся, что она изменила тебе, а не отечеству.
И так далее... Последуй, человече, моему совету, и жизнь твоя будет состоять из сплошного ликования.
Ничего необычного, осени положено проливаться дождями. Особенно в конце сентября.
читать дальшеУ него не было зонта, но это его не сильно беспокоило. Он любил дождь. А дождь в ответ ласкал его прохладными струями, запахами воды и прелых листьев.
Дробь его шагов смешивалась с дробью капель об асфальт. Мокрая шерсть свитера слегка натирала запястья и шею, и ему нравились эти прикосновения к нежной коже.
Свет от желтых вечерних окон слегка разряжал сумерки на улице, путался в резных листьях кленов, бликами пестрел в лужах.
Кроме него и дождя на улице никого не было, – все сидели по своим уютным клеткам-квартирам и пили горячий чай, слушая музыку дождя за стеклом своих окон.
Он тоже шел в одну из таких клеток, наполненную лживым и теплым светом маленьких электрических солнц, он тоже хотел пить чай и слушать дождь, и для этого в его руке даже был пакет с бубликами.
Но он не знал, впустят ли его, приблудшего с дождя, с синих вечерних сумерек, с пустоты улицы, с этими несчастными бубликами в руках.
Он надеялся, и надежда почему-то пахла мокрыми прелыми листьями.
Серая тень скользнула в подворотню – кошка, наверно. Ей тоже одиноко, как и ему. Поэтому он и покинул свою собственную клетку, пресек почти весь Лондон, долго блуждая в лабиринтах метро и вечерних улиц. Он просто больше не мог смотреть на это лицо только с обложек журналов и газет.
Что он скажет тому, к кому он пришел?
Ведь его там совсем не ждали. И никогда даже и не думали ждать.
Что ему сказать, что бы его впустили в чужую, наполненную такими незнакомыми пряными запахами клетку квартиры, напоили чаем и согласились оставить на ночь?
Улица оборвалась широким проспектом, неоновой рекой, текущей сквозь пелену дождя. Яркие холодные краски вечернего города от дождя казались сюрреалистической размытой картиной, словно кто-то нарисовал пейзаж, а потом в сердцах плеснул на него воды. Хотя, по сути, наверно так оно и было…
Пелену из воды и размытых неоновых красок с ревом и брызгами взрезали проносящиеся автомобили.
Он посмотрел на бублики, потом на неоновую реку, обернулся к черным провалам небольших и тихих улиц. Он сейчас может просто остановить машину и попросить отвезти его домой, где он сам себе сделает чаю, а может, и что-то покрепче….
Но его дом пуст и как-то неловок, угловат от этого, и он сам прошел столько, что бы вот так вернуться….
Он вздохнул и двинулся вдоль проспекта, ища почти забытый провал на нужную ему улицу.
Черт бы побрал эти старые районы!
Дождь почти утих, но он был слишком промокшим для того, что бы это заметить. Он нашел нужный поворот. Сердце екнуло в ожидании того, что ему придется сейчас что-то объяснять, что-то говорить, неловко мяться у порога, оставляя мокрые следы, теребить эти дурацкие бублики, а потом, встретив холодный непонимающий взгляд, лучше всяких слов говорящий «уходи», разворачиваться и плестись обратно.
В нужном доме окна почти не горели. Только наверху, под самой крышей, желтели два квадратика. Кажется, это была его квартира.
В холле горела неяркая желтоватая лампочка. Дом был старый, поэтому пришлось подниматься по лестнице. Возле нужной ему двери одиноко торчала нелепая кнопка звонка.
Он задержал дыхание, стиснул в кулаке край пакета и нажал на звонок.
Где-то в глубине, за покрытой коричневой кожей дверью, раздался переливчатый звон.
Звон оборвался, а тишина вдруг стала такой противно-звенящей, гулко ухающей внутри, там, где должно находиться сердце.
Он прислонился лбом к двери, пытаясь успокоить дрожащие пальцы, водил руками по пахнущей краской обивке.
Внутри, за преградой, послышались шаги, а потом резкий щелчок.
Он отпрянул от двери, пытаясь сделать спокойное лицо – нельзя позволить ему увидеть тебя таким, каким он был сейчас.
Гарри стоял на пороге, сонно щурясь, его волосы были взъерошены, а на щеке виднелся след от подушки или простыни. На нем были потрепанные, видимо, домашние джинсы и мятая футболка, а на ногах – смешные алые тапочки с золотыми снитчами. На них он и уставился, выравнивая дыхание.
- Дра… Малфой? – Спросил Гарри удивленно. – Ты откуда такой… мокрый?
- На улице дождь. – Просто ответил Драко, все еще нервно сжимая пакет с бубликами.
- А… Я не знал. Я спал. – Ответил Гарри таким тоном, словно он оправдывался.
С минуту они молча смотрели друг на друга, вернее, это Гарри смотрел на Драко, а вот Драко смотрел на смешные гаррины тапочки и надеялся, что Гарри не увидит, как мелко дрожат его пальцы. В повисшей тишине был слышен поднявшийся на улице ветер, шумевший листвой, усилившийся дождь и звук капель, падающих на кафельную плитку пола с промокшего Драко.
От этих капель Гарри словно опомнился, и резко втянул Драко в квартиру.
- Ты промок и замерз, наверно. – Сказал Гарри, словно уговаривая самого себя. – Заболеешь.
Они были очень близко – прихожая была маленькая и узкая, Драко оказался припертым спиной к мягким курткам на вешалке, и, кажется, он стоял на чьих-то ботинках. Судя по всему, гарриных. Гарри стоял к нему почти впритык – такой теплый, сонный и уютно-домашний. Гарри нашел руки Драко и разжал его пальцы, вытаскивая из них пакет. Драко послушно отпустил его, а потом почувствовал, как Гарри гладит его ладони, слегка царапая ногтями. Он вскинул взгляд на Гарри и увидел, как тот слегка, еле заметно улыбается и рассматривает его лицо.
- Бублики? – Вдруг спросил Гарри, немного наклоняя голову и придвигаясь к Драко чуть ближе.
- К чаю. – Ответил Драко и почувствовал, как краснеет.
- Ты весь мокрый. – Гарри вдруг отстранился от него, голос его стал громче и тверже. – Разувайся и проходи в гостиную, я принесу тебе чего-нибудь сухого.
И скрылся за дверью спальни.
Драко какое-то время постоял, а потом скинул ботинки и, немного подумав, мокрые носки, и прошел в гостиную. В гостиной негромко болтал телевизор, на диване - «гнездо» из пледа и пары маленьких подушек.
«Гарри спал» - вспомнил Драко и уселся на край дивана.
- Ты можешь завернуться в него, если хочешь. – Раздался голос Гарри позади. – Но я принес тебе…эээ…халат, если ты не против. Он теплый.
Драко не без некоторого удивления отметил, что Гарри пригладил встрепанные волосы и сменил футболку.
Он стянул промокший свитер через голову, оставшись в одной рубашке, неприятно прилипшей к телу, и начал расстегивать пуговицы. Гарри молча наблюдал за ним все с тем же странно-завороженным выражением лица, а потом положил халат на спинку дивана:
- Я … пойду сделаю чай. Устраивайся удобней. – Сказал он неуверенно и поспешил скрыться на кухне.
Драко снял рубашку, подумал и решил брюки все таки оставить. Халат и вправду оказался теплым, а еще он пах…Гарри.
По телевизору показывали какое-то ток-шоу, ведущий которого нервно взвизгивал всякий раз, когда участникам программы задавали неловкие вопросы. На кухне Гарри чем-то звякал, а в окно нетерпеливо стучался дождь.
Как все странно…и так хорошо…. Драко подошел к окну и отодвинул занавеску. На улице было мокро, в лужах отражался свет окон, разбиваемый тяжелыми каплями. Он только что был там, шел, заглядывал в окна и так боялся, что его выставят обратно. Он и сейчас боялся, сонное оцепенение гарриной квартиры казалось нереальным, от почти осязаемого тепла слегка закладывало уши, и его обнимал мягкий ворс махрового синего халата. У него дома никогда не было махровых халатов, только шелковые, дорогие, струящиеся по телу прохладными волнами. Шелк вряд ли способен кого-то согреть.
Драко провел пальцами по холодному стеклу, повторяя следы капель с той стороны. Потом завернулся поглубже в халат и обернулся в комнату.
На пороге стоял Гарри с подносом в руках. На подносе расположились две кружки с паром от них, вазон с бубликами, и что-то еще, при ближайшем рассмотрении оказавшееся вареньем. Черносмородиновым вареньем.
- Помоги мне. – Вдруг попросил Гарри и Драко едва удержался от того, что бы тут же к нему не подскочить. – Ты можешь спихнуть плед и подушки куда-нибудь в сторону? У меня руки заняты.
Драко молча сдвинул плед в сторону, освобождая место, Гарри ногой придвинул кофейный столик ближе к дивану и поставил на него поднос.
- Садись. – Махнул он рукой на диван, и, следуя своим словам, плюхнулся в указанном направлении сам.
Драко сел рядом с ним, стараясь не придвигаться слишком близко. Ему казалось, что Гарри и все вокруг – иллюзия, к которой нельзя прикасаться, потому что она может рассыпаться. Гарри взял в руки свою кружку и забрался на диван с ногами, усаживаясь поудобней. В результате он оказался гораздо ближе, чем планировал Драко – как в прихожей, слегка касаясь его. Заметив напряженный взгляд Драко, он обернулся к нему:
- Если хочешь, ты тоже можешь так сесть. Так же удобней.
Драко подтянул ноги под себя и оказался еще ближе к Гарри, почти прислонившись к нему. На самом деле так было действительно очень удобно и…уютно.
Чай показался Драко особенно вкусным, - может быть, он не любил его раньше, потому что никогда не пил его так. Даже надоедливое ток-шоу внезапно оказалось смешным, - может быть, потому что под боком сидел Гарри и смеялся на глупые шутки. Драко тоже улыбался, чувствуя себя немного неловко, все же он впервые проводил вечер вот так. Тем более, с Гарри. С Гарри Поттером. С Гарри Поттером, который в холодных каменных стенах Хогвартса был его лучшим врагом.
- Ты не любишь варенье? – Вдруг спросил Гарри, в его глазах читалось легкое беспокойство. От этого совсем домашнего вопроса Драко растерялся.
- Я? Нет, почему, люблю… - Ответил он.
- Ты не ешь его. – Почти с укором произнес Гарри. – Попробуй. Его варила миссис Уизли. Знаю, ты не любишь их, но варенье у нее действительно отличное. Вот. – Он обмакнул бублик в варенье и протянул его Драко.
Драко послушно взял бублик и откусил. Варенье и вправду вкусное. Но на самом деле, это все сон. А во сне всегда все кажется лучше, чем есть на самом деле. Настоящий Гарри Поттер прогнал бы его.
- Нравится? – Спросил нереальный Гарри.
- Да. – Кивнул Драко, доедая, как ни странно, вполне реальный бублик.
- Я же говорил…. – Улыбнулся Гарри и отвернулся назад к телевизору.
Драко рассматривал профиль Гарри. Смешной, немного курносый нос, тонкая оправа очков, непослушные черные волосы так близко…. Если это сон, значит, наверно, возможно все?
- Гарри… - Позвал его Драко. Гарри обернулся.
- Что?
- Ты даже не спрашиваешь, почему я пришел. – Начал Драко и уже успел пожалеть, что просил. Зачем было портить такой замечательный сон?
- Я… - Смутился Гарри, и щеки его вспыхнули. – Я… хотел, что бы ты…. Ты снился мне. До того как пришел. Наверно, это и сейчас сон…. И у тебя варенье на губах, ты знаешь?
Гарри улыбнулся и, прежде чем Драко успел облизнуть губы, стер варенье пальцем. А потом прижался к нему, опрокидывая на спину, и начал осыпать поцелуями. Поцелуи были горячими и на вкус как варенье. Драко притянул Гарри крепче к себе, что бы сон не ускользнул от него.
Хотя это все таки не сон. Сны, даже самые прекрасные, не бывают такими реальными. Во сне не болит шея, уставшая от неудобной позы, кожа не горит от укусов, пусть даже и легких, а рваное дыхание не переплетается с монотонным бормотанием телевизора и дробью дождя по стеклу.
Чей-то шепот: "Поговорим обо всем завтра".
Его или Гарри?
Потом Гарри щелкнул пультом, выключая телевизор, подтянулся к стене, туша свет, подтянул ногой плед и закутал в него обоих, тесно и не очень удобно прижимая Драко к спинке дивана. Но Драко было плевать на неудобство, он обнял Гарри, зарылся носом в непослушные вихры и долго слушал в темноте музыку дождя.
Впрочем, на улице осень, а это значит, что что бы ни было в жизни, небо еще три месяца будет оставаться невероятно высоким и синим, как сегодня, или низким и тяжелым, как вчера. Как бы то ни было, я люблю осень. Люблю слушать Дельфина "Весна", ехать куда-то, пялясь в окно на пестреющие деревья.
Мне хочется плакать и творить, и ни на то, ни на другое времени нет.
На улице холодно. Мерзнут пальцы и волосы от ветра лезут в лицо. А небо низкое-низкое, словно сейчас упадет.
Хочется бродить по аллеям какого-нибудь парка в одиночестве, хочется забиться в угол какой-нибудь кофейни и бесконечно молчать, запивая тишину зеленым чаем с запахом жасмина. Хочется набрать коллекцию из осенних листов и переложить ими какую-нибудь толстую книгу с чьими-нибудь депрессивными стихами. Пушкин не подойдет. Подойдет Цветаева, Блок или Ахватова, а еще лучше - Вознесенский. Хочется сидеть, нахохлившись и распушив перья, на каменном парапете и смотреть, как ветер гонит рябь по воде Москвы-реки.
Вернуться домой с тонкой и нежной розой в руках. Ждать завтрашнего дня и новой рабочей недели.
Бледной тенью скользишь по занавескам. Я прожила эти секунды в ожидании.
Кто-то мог рассказать тысячу и одну сказку, но дальше дела бы не пошло и твоя жизнь просто оборвалась. Что бы сохранить тебя, я молчу на бумаге.
Скользишь. Шелком оборачиваешься вокруг бутонов роз, которые я сама себе великодушно подарила, красишь лепестки в другие цвета – цвета мира ночи.
Лепестки теперь даже пахнут по-другому. Я проваливаюсь в отрезок иного застывшего времени, бесконечной лентой Мебиуса сворачивающийся вокруг центра вселенной – тебя.
Я жду.
Ты живешь в гранях хрустальных бокалов, подвесок на люстре, просветах окон дома напротив. Твоя душа заперта в китайских колокольчиках, звенящих в оконной раме, ты шепчешь мне сны милости, прощения, боли и кошмаров. Ты ненавидишь меня, ибо это я держу тебя там, но ты никак не можешь со мной расстаться, потому как ты живешь через меня.
Мое дыхание стирает цветы на окнах, пальцы выжигают на зимних узорах знаки бесконечности, утренний свет переливается в льдинках, становясь серебристо-голубым. Я знаю, что ты там, за гранью стекла, лежишь на снегу в виде скинутого с неба ангела в алом нимбе окровавленных волос. Я сама заботливо уложила тебя туда спать, подарив незабываемое ощущение свободы и безграничности, что бы забрать тебя оттуда вечером.
Лента Мебиуса сворачивается туже, ломая хрупкие бумажные края и сминая отрывки памяти и фантазии, окольцовывая тебя еще больше – так, что бы не убежать.
Твой смех похож на истерический, твои ласки странно безумны и рассеянны, твои пальцы растерянно нажимают клавиши моего тела – и мне становится страшно. Страх сладкий, пахнущий орхидеей, от него болит голова и затуманивается сознание. Ты шепчешь моими губами, пугаясь своих слов и отражения в зеркале – в нем отражается всегда кто-то один
из нас, но уже не понять, ты или я.
Ты боишься, что потеряешься, но я же знаю, что лента Мебиуса приводит только в одну сторону.
Возможно, ты был когда-то живым, но я этого не помню.
Нет ничего хуже пьяных роственников, их пустых выкриков и пьяных слез.
Я люблю осень и уже успела полюбить универ, но вот это меня ломает - сколько можно бередить во мне, что я давно спрятала. Сколько можно вытаскивать изнутри меня эту боль? Я так устала от тебя, отец, и мне тебя так жаль, что ты не смог жить по правилам или без них. Ты не смог построить свою жизнь, но ты и нас топишь...
Все настолько осточертело, что невольно возникает вопрос - а на кой черт я все это делаю? Пишу фики, брожу по инету, веду дневник? На фига мне эта сеть, где меня никто не ждет? Где мне некого ждать?
У вас никогда не бывало такого ощущения: словно страх разрастается в вас воздушным шариком, наполненным кипятком, грозя вот-вот лопнуть (это если резина от кипятка не расплавится до этого, конечно)? Страх совершенно необъяснимый, чисто интуитивный?
У меня бывает. Это глупо, но сегодня как раз такой день. Словно начатый не в той колее, как говорится, " не с той ноги". Словно не принадлежишь ни одной физической или географической точки ЭТОГО мира, находясь здесь по ошибке. Внутри что-то зреет, сводя с ума.
Бредово, это факт.
Тем не менее, такое имеет место.
Меня сегодня посещают совершенно чумные мысли. К примеру:
"Отношения между мной и моим парнем начались так легко, словно бы они были и когда-то давно до этого, а сейчас мы просто снова встретились" - наблюдая за пальцами парня, перебирающими струны акустической гитары.
"Женщины похожи на украшения, которые они выбирают" - это глядя на свои руки, на левой - броские кольца, на правой - строгие.
Вот и сдохли мои каникулы. Началась взрослая жизнь. Ууу, страшно.
Oh, Good Lord, теперь каждое утро вставать в шесть. Они охренели - занятия в под девятого, как в школе. Блин. Ездила на практику, познакомилась еще с кучей народа. С двумя девчонками перед проффессорским туалетом хавали на троих два бутера, одно яблоко и один нектарин. Почему перед таулетом? А мы там руки мыли. А все остальное уже не важно. Вот так всем мимо проходящим и сообщали.
Но все таки выделенка - мировая штука.
Начала заново писать фик "Boys next door". Почему название по-английски - потому что по-русски я такое уже где-то видела. Правда, не в слеше. Хм. Начепятала первую главу, показала Аилин - вроде понравилось. НЕ СМОТРЯ НА ТО, ЧТО ЭТО СЛЕШ, она сказала, что ждет продолжения. Нда.
Глава - нудятина полная, и к тому же мрачная. Но так нужно для развития сюжета.
Вот я ее сейчас сюда и выложу. В комменты. Кто хочет быть моей слешной бетой - пожалста, только, конечно, если вы знаете, за что беретесь. Мне бета нужна, мне без нее одиноко.
@музыка:
какая-то радостная до тошноты хрень по радио.