огнем, мечом и кирпичом
Этот чертов город однажды меня доконает. Мне все чаще и чаше хочется потеряться в паутине старых улиц где-нибудь в десятом часу утра. Не слишком раннего утра.
Я его чувствую - кожей.
Я выхожу из метро и принимаю рев проспектов в себя. Воздух пробок и раскаленного асфальта - в себя. Толпы спешащих людей - в себя. Витрины-витрины-витрины. Канадские газоны и тюльпаны, ежащиеся на ледяном майском. Сплошная полоса фонарей на скоростном шоссе, три часа ночи, 120 в час, я дремлю на коленях у ..., а ... за рулем высовывает дурную бошку из окна и орет что-то из Rammstein. Это все во мне остается, оседает, как ил в мутной московской воде. Вы знаете, что среди платиковых бутылок и радиоактивных рыб цветут нежные желтые кувшинки? Возле каменных берегов. Вы знаете, я целовалась подо всеми мостами. Я смотрела на эти чертовы фонари и кувшинки, и честно старалась не замечать больше. Я держалась за руку и шастала по холмам в Нескучном на шпильках. Я стояла на мосту под одной курткой с ... и смотрела, как под дождем люди в мокрых насквозь футболках играют в какие-то свои игры на набережной.
Продиралась сквозь завесы цементной пыли и 27ми градусную жару, пила портвейн с колой под оглушительный рокот находящейся рядом стройки, почти в центре, сидя в почти белых брючках на не очень чистой скамейке рядом с ... Я не играла с ними в покер, но зато вытянула даму Треф. Я стала ею позже, как-то осенью, когда позвонила с Китай-города ... на мобильный, и дама Треф разрушила меня четко на Хеллоуин. Веки болели от слез и туши, но город был со мной за стеклами гребаного такси, с обеих сторон. Город пах табаком, духами подруг и светился неоном как обычно, и я ему поверила, понимаете?
Над городом висят болезненные закаты и рассветы, и я стою каждый вечер в очереди домой и созерцаю угол гостиницы Комета, врезающийся в карамельно-розовые почти настоящие облака. Через пятьдесят метров от меня, в душных алых стенах Азиа-кафе ... и ... убивают друг друга взглядами снова и снова, втыкая палочки в роллы и кромсая васаби в соевом соусе. И им я верю тоже.
А потом я сижу на подоконнике и с высоты 15го разглядываю простирающийся лес и стелющийся над ним дым от горящих все лето торфяников. Запах горелого въедается в тебя летом. Запах горелого летом тебя преследует, и ты не можешь в него вернуться после семи дней на Черном, но потом все равно привыкаешь обратно.
Ты никуда не денешься.
И в те минуты, когда я понимаю, что в этом городе есть кто угодно, кроме ..., и что это не помешает мне по прежнему пить белый итальянский с корицей и плестись на новую Басманную целых 15 минут от Красных Ворот просто ради того, что бы доехать домой через всю мск на ниссан-альмере темно-зеленого цвета, я понимаю, что правда люблю это грязное и тяжеловесное скопище людей и бетона.
Я его чувствую - кожей.
Я выхожу из метро и принимаю рев проспектов в себя. Воздух пробок и раскаленного асфальта - в себя. Толпы спешащих людей - в себя. Витрины-витрины-витрины. Канадские газоны и тюльпаны, ежащиеся на ледяном майском. Сплошная полоса фонарей на скоростном шоссе, три часа ночи, 120 в час, я дремлю на коленях у ..., а ... за рулем высовывает дурную бошку из окна и орет что-то из Rammstein. Это все во мне остается, оседает, как ил в мутной московской воде. Вы знаете, что среди платиковых бутылок и радиоактивных рыб цветут нежные желтые кувшинки? Возле каменных берегов. Вы знаете, я целовалась подо всеми мостами. Я смотрела на эти чертовы фонари и кувшинки, и честно старалась не замечать больше. Я держалась за руку и шастала по холмам в Нескучном на шпильках. Я стояла на мосту под одной курткой с ... и смотрела, как под дождем люди в мокрых насквозь футболках играют в какие-то свои игры на набережной.
Продиралась сквозь завесы цементной пыли и 27ми градусную жару, пила портвейн с колой под оглушительный рокот находящейся рядом стройки, почти в центре, сидя в почти белых брючках на не очень чистой скамейке рядом с ... Я не играла с ними в покер, но зато вытянула даму Треф. Я стала ею позже, как-то осенью, когда позвонила с Китай-города ... на мобильный, и дама Треф разрушила меня четко на Хеллоуин. Веки болели от слез и туши, но город был со мной за стеклами гребаного такси, с обеих сторон. Город пах табаком, духами подруг и светился неоном как обычно, и я ему поверила, понимаете?
Над городом висят болезненные закаты и рассветы, и я стою каждый вечер в очереди домой и созерцаю угол гостиницы Комета, врезающийся в карамельно-розовые почти настоящие облака. Через пятьдесят метров от меня, в душных алых стенах Азиа-кафе ... и ... убивают друг друга взглядами снова и снова, втыкая палочки в роллы и кромсая васаби в соевом соусе. И им я верю тоже.
А потом я сижу на подоконнике и с высоты 15го разглядываю простирающийся лес и стелющийся над ним дым от горящих все лето торфяников. Запах горелого въедается в тебя летом. Запах горелого летом тебя преследует, и ты не можешь в него вернуться после семи дней на Черном, но потом все равно привыкаешь обратно.
Ты никуда не денешься.
И в те минуты, когда я понимаю, что в этом городе есть кто угодно, кроме ..., и что это не помешает мне по прежнему пить белый итальянский с корицей и плестись на новую Басманную целых 15 минут от Красных Ворот просто ради того, что бы доехать домой через всю мск на ниссан-альмере темно-зеленого цвета, я понимаю, что правда люблю это грязное и тяжеловесное скопище людей и бетона.
-
-
09.05.2006 в 14:59-
-
09.05.2006 в 17:34