огнем, мечом и кирпичом
Ломаю представления о самой себе в самой себе.
Что-то тянет меня в последнее время на сложные, вывернутые наизнанку предложения.
Вода, в которой можно спрятаться.
В которой можно утонуть.
Захлебнусь потоком слов, кто убил Лору Палмер в Лоре Палмер?
Боль, наверно, родстенна с огнем, она так же пожирает, горит ровно или лижет языками пламени острый обломанный край, она умеет просто перегорать и не оставлять ничего после себя взамен.
Ни кадра из памяти. Испорченная фотопленка, пожелтевший сморщенный пластик, черно-белые силуэты, искаженные и изломанные по краям, засветили, правда жалко, я уже не помню прошлой осени, она осталась у меня на губах сладким привкусом мелкой мороси дождя и мартини, слабым запахом листвы в парках, осыпавшейся, размытой тушью под ресницами.
Помнишь, Johnny Hollow.
Помнишь, Run.
Run.
Gone.
"Потому что меня. там. нет".
Это отголоски наших молчаливых диалогов, скобочек, в которых я пряталась, прятала свое "люблю", свое ненастоящее mood, свое придуманное current, я просто пыталась найти тебя среди чужих лиц, что бы ты перестала быть голосом в темноте, в телефонной трубке, в проводах и кабелях, в цифрах и электричестве. Обмотать бы мерзнущие руки синей изолентой, перестать биться током, задержать разряд, задержать дыхание, перестать думать, это все нервный, электрический импульс, простая физиология, никакой физиологии, я даже не знаю, какая на ощупь твоя ладонь, откуда я могу знать, какие на вкус твои губы, я насквозь больна, я напрочь здорова, я просто хотела забраться повыше.
Оттуда падать дольше.
Оттуда замечательный вид, ты знаешь, мне жаль, что ты никогда не.
Что ты уже не.
Что ты еще не.
Ты пропускаешь самое интересное в этом светопредставлении.
В какой-то из летних вечеров это потеряло значение.
Просто другие.
Мне просто больше не больно.
))))
Что-то тянет меня в последнее время на сложные, вывернутые наизнанку предложения.
Вода, в которой можно спрятаться.
В которой можно утонуть.
Захлебнусь потоком слов, кто убил Лору Палмер в Лоре Палмер?
Боль, наверно, родстенна с огнем, она так же пожирает, горит ровно или лижет языками пламени острый обломанный край, она умеет просто перегорать и не оставлять ничего после себя взамен.
Ни кадра из памяти. Испорченная фотопленка, пожелтевший сморщенный пластик, черно-белые силуэты, искаженные и изломанные по краям, засветили, правда жалко, я уже не помню прошлой осени, она осталась у меня на губах сладким привкусом мелкой мороси дождя и мартини, слабым запахом листвы в парках, осыпавшейся, размытой тушью под ресницами.
Помнишь, Johnny Hollow.
Помнишь, Run.
Run.
Gone.
"Потому что меня. там. нет".
Это отголоски наших молчаливых диалогов, скобочек, в которых я пряталась, прятала свое "люблю", свое ненастоящее mood, свое придуманное current, я просто пыталась найти тебя среди чужих лиц, что бы ты перестала быть голосом в темноте, в телефонной трубке, в проводах и кабелях, в цифрах и электричестве. Обмотать бы мерзнущие руки синей изолентой, перестать биться током, задержать разряд, задержать дыхание, перестать думать, это все нервный, электрический импульс, простая физиология, никакой физиологии, я даже не знаю, какая на ощупь твоя ладонь, откуда я могу знать, какие на вкус твои губы, я насквозь больна, я напрочь здорова, я просто хотела забраться повыше.
Оттуда падать дольше.
Оттуда замечательный вид, ты знаешь, мне жаль, что ты никогда не.
Что ты уже не.
Что ты еще не.
Ты пропускаешь самое интересное в этом светопредставлении.
В какой-то из летних вечеров это потеряло значение.
Просто другие.
Мне просто больше не больно.
