огнем, мечом и кирпичом
Блять.
Мама лезет на стенку каждые пять минут.
Я не могу больше.
Она слишком хрупкая и у нее по-детски беззащитные глаза с паутинкой мелких морщинок в уголках. Она прошла через огонь, воду и медные трубы. Она пропустила сквозь себя нас. Она не умеет стоят за себя, только терпеть. Терпеть, и терпеть, и терпеть. Я никогда не умела относиться к ней как к своей матери. Она всю жизнь была для меня чем-то вроде моего собственного ребенка и лучшей подруги. Даже когда она швырялась в меня учебниками по геометрии в порыве ярости или когда приносила домой поесть. Она шутит наивно, много улыбается и терпит, когда я включаю музыку слишком громко. Она не умеет говорить мне "не расстраивайся", а я не умею говорить это ей. Если я в очередной раз забуду помыть посуду, она огорчится и решит, что я ее не люблю. А я прячусь от нее по углам, когда мне хочется раздрыдаться, потому что я не хочу, что бы она видела мои слезы.
Мы - дети друг друга, нелепые, неловкие и слишком наивно-похожие друг на друга.
Мама лезет на стенку каждые пять минут.
Я не могу больше.
Она слишком хрупкая и у нее по-детски беззащитные глаза с паутинкой мелких морщинок в уголках. Она прошла через огонь, воду и медные трубы. Она пропустила сквозь себя нас. Она не умеет стоят за себя, только терпеть. Терпеть, и терпеть, и терпеть. Я никогда не умела относиться к ней как к своей матери. Она всю жизнь была для меня чем-то вроде моего собственного ребенка и лучшей подруги. Даже когда она швырялась в меня учебниками по геометрии в порыве ярости или когда приносила домой поесть. Она шутит наивно, много улыбается и терпит, когда я включаю музыку слишком громко. Она не умеет говорить мне "не расстраивайся", а я не умею говорить это ей. Если я в очередной раз забуду помыть посуду, она огорчится и решит, что я ее не люблю. А я прячусь от нее по углам, когда мне хочется раздрыдаться, потому что я не хочу, что бы она видела мои слезы.
Мы - дети друг друга, нелепые, неловкие и слишком наивно-похожие друг на друга.