огнем, мечом и кирпичом
Рисовать.
Ри-со-вать.
Долго рыться в ящиках стола среди нужного, но так давно забытого мусора. Найти. Достать коробочку гуаши, цветной и абстрактной, как детские сны, бездушной и сочной, как черешня во рту. Вслед за ней – нежную дымку акварели под прозрачной пластиковой крышкой, совсем новую, еще не использованную, двенадцать пятен, похожих на разноцветные полупрозрачные блески для губ в круглых коробочках.
Нежный пух кисточки по подбородку, нижней губе, ямке над верхней.
Сесть за стол, залитый жарким плавящимся солнцем, разложить бумагу, краски, баночки с холодной водой и вкусными каплями по чистому стеклу.
Рисовать.
В памяти – строгий японец со пожелтевшей старинной гравюры, укутанный в складки шелкового одеяния, с тонкой кистью для рисования тушью. Справа над его головой, снизу вверх по-японски слово «каллиграф». Вообще-то там что-то другое, но имеющее тот же строгий и вызывающий трепет уважения смысл.
Рисование иероглифов – красивых по-восточному тонко острых линий, переплетающихся, словно наложенные друг на друга птичьи следы на снегу – верх искусства, способ достичь своей собственной внутренней гармонии.
Рисовать.
Рисовать сложно, – выводить линии, добиваясь совершенства, не нарушая традиций, складывавшихся веками, - в этом смысл пряной, пахнущей лилией и сакурой культуры вежливых японцев.
Как бы не хотелось до конца постичь таинство написания, на это утечет огромный поток реки времени. А ждать нельзя – нельзя упускать драгоценную воду. Ведь так хочется рисовать.
Ри-со-вать.
Девственный белый лист уже сам по себе - искусство, вроде черного квадрата Малевича – мало кому понятного пятна скорби и величия, бесконечности на белом фоне. Острые, как бритва, края – у листа и у квадрата – заключают в себе нечто очень важное. Глубина.
Касаться кончиками пальцев белоснежной гладкой поверхности. Страшно ее испортить. Наверно, белый – цвет начала, ведь на нем все краски приобретают свой истинный, неповторимый оттенок. С черным не так. Черный обрывает, проводит границу, рисует порог в никуда. Все цвета на черном фоне получают новый, аллегорически-гротескный смысл.
Рассуждать о цвете можно бесконечно. В детстве спрашивали: «какой твой любимый цвет?». Сложно отвечать. Все цвета дороги. Ими так хорошо рисовать.
Рисовать.
Кисть размывает белизну голубовато-серой дымкой, смазывает набросанные мягким карандашом контуры. Время, пока подсохнет краска – время медитации и созерцания.
Яркий насыщенный бордовый – вишня, круглая, свежая, рассыпанная по мокрой гальке, с тонкой гибкой палочкой, которую нужно непременно уметь завязывать в узелок. Языком. Кисловато-сладкий сок во рту, гладкая твердая косточка, узелок в результате ловкой игры.
Галька блестит от воды, красная вишня на ее сером, матово-переливающемся фоне выглядит изысканно. Что-то вроде яблок на снегу. Волна набегает, укрывая ягоды зеленоватой морской водой с белым кружевом. Море лижет, пробует на вкус вишню, перекатывая ее по камням, мешая с перламутровыми осколками раковин и зелеными вязкими нитями водорослей.
Вода получается не слишком натурально, сложно нарисовать живое море по памяти. Утешает то, что вскоре увидишь его своими глазами, а еще то, что белая пена все же отдает морской солью.
Последний штрих – блики солнца на воде, капризного, южного, с привкусом итальянского вида улиц-паутин с причудливыми белыми домами, растущими друг на друге и ажурными балконными решетками. Море.
Пропасть времени, но самом деле очень мало – и ты будешь бродить со мной по этим улицам. И я буду держать тебя за руку, щуриться от солнца и улыбаться, и тосковать о том, что я могла бы быть здесь совершенно одна, и так было бы лучше, ведь здесь мне никто не нужен. Бродить бы по городу в одиночестве, сливаться с огнями и улыбками прохожих, смотреть на черное шелковое море ночью без горизонта.
Будет южная острая тоска со вкусом вишни и морской воды, с пением муллы по вечерам и рано утром, будет что рисовать.
Рисовать.
Ри-со-вать…
Листок лежит на горячей от душного московского жара клеенке. Пальцы к вискам, тишина наваливается и отпускает. Мокрый мех кисти по губам, лбу, скулам очаровывает, растворяет…
Нарисованная медитация.
Ри-со-вать.
Долго рыться в ящиках стола среди нужного, но так давно забытого мусора. Найти. Достать коробочку гуаши, цветной и абстрактной, как детские сны, бездушной и сочной, как черешня во рту. Вслед за ней – нежную дымку акварели под прозрачной пластиковой крышкой, совсем новую, еще не использованную, двенадцать пятен, похожих на разноцветные полупрозрачные блески для губ в круглых коробочках.
Нежный пух кисточки по подбородку, нижней губе, ямке над верхней.
Сесть за стол, залитый жарким плавящимся солнцем, разложить бумагу, краски, баночки с холодной водой и вкусными каплями по чистому стеклу.
Рисовать.
В памяти – строгий японец со пожелтевшей старинной гравюры, укутанный в складки шелкового одеяния, с тонкой кистью для рисования тушью. Справа над его головой, снизу вверх по-японски слово «каллиграф». Вообще-то там что-то другое, но имеющее тот же строгий и вызывающий трепет уважения смысл.
Рисование иероглифов – красивых по-восточному тонко острых линий, переплетающихся, словно наложенные друг на друга птичьи следы на снегу – верх искусства, способ достичь своей собственной внутренней гармонии.
Рисовать.
Рисовать сложно, – выводить линии, добиваясь совершенства, не нарушая традиций, складывавшихся веками, - в этом смысл пряной, пахнущей лилией и сакурой культуры вежливых японцев.
Как бы не хотелось до конца постичь таинство написания, на это утечет огромный поток реки времени. А ждать нельзя – нельзя упускать драгоценную воду. Ведь так хочется рисовать.
Ри-со-вать.
Девственный белый лист уже сам по себе - искусство, вроде черного квадрата Малевича – мало кому понятного пятна скорби и величия, бесконечности на белом фоне. Острые, как бритва, края – у листа и у квадрата – заключают в себе нечто очень важное. Глубина.
Касаться кончиками пальцев белоснежной гладкой поверхности. Страшно ее испортить. Наверно, белый – цвет начала, ведь на нем все краски приобретают свой истинный, неповторимый оттенок. С черным не так. Черный обрывает, проводит границу, рисует порог в никуда. Все цвета на черном фоне получают новый, аллегорически-гротескный смысл.
Рассуждать о цвете можно бесконечно. В детстве спрашивали: «какой твой любимый цвет?». Сложно отвечать. Все цвета дороги. Ими так хорошо рисовать.
Рисовать.
Кисть размывает белизну голубовато-серой дымкой, смазывает набросанные мягким карандашом контуры. Время, пока подсохнет краска – время медитации и созерцания.
Яркий насыщенный бордовый – вишня, круглая, свежая, рассыпанная по мокрой гальке, с тонкой гибкой палочкой, которую нужно непременно уметь завязывать в узелок. Языком. Кисловато-сладкий сок во рту, гладкая твердая косточка, узелок в результате ловкой игры.
Галька блестит от воды, красная вишня на ее сером, матово-переливающемся фоне выглядит изысканно. Что-то вроде яблок на снегу. Волна набегает, укрывая ягоды зеленоватой морской водой с белым кружевом. Море лижет, пробует на вкус вишню, перекатывая ее по камням, мешая с перламутровыми осколками раковин и зелеными вязкими нитями водорослей.
Вода получается не слишком натурально, сложно нарисовать живое море по памяти. Утешает то, что вскоре увидишь его своими глазами, а еще то, что белая пена все же отдает морской солью.
Последний штрих – блики солнца на воде, капризного, южного, с привкусом итальянского вида улиц-паутин с причудливыми белыми домами, растущими друг на друге и ажурными балконными решетками. Море.
Пропасть времени, но самом деле очень мало – и ты будешь бродить со мной по этим улицам. И я буду держать тебя за руку, щуриться от солнца и улыбаться, и тосковать о том, что я могла бы быть здесь совершенно одна, и так было бы лучше, ведь здесь мне никто не нужен. Бродить бы по городу в одиночестве, сливаться с огнями и улыбками прохожих, смотреть на черное шелковое море ночью без горизонта.
Будет южная острая тоска со вкусом вишни и морской воды, с пением муллы по вечерам и рано утром, будет что рисовать.
Рисовать.
Ри-со-вать…
Листок лежит на горячей от душного московского жара клеенке. Пальцы к вискам, тишина наваливается и отпускает. Мокрый мех кисти по губам, лбу, скулам очаровывает, растворяет…
Нарисованная медитация.